«В 1932 году в Музее естественной истории в Нью-Йорке Эрнст Рудин был избран президентом Всемирной Федерации евгеники. Это движение призвало к убийству или стерилизации людей, чья наследственность сделала их бременем общества. Теоретически речь шла о больных, “лишних” людях…
…когда же Рудину были даны права на оккупированных территориях, речь зашла уже об уничтожении “лишних” народов. В том числе и русского» [1] (с. 224–225).
Потому, о чем сегодня почему-то не принято говорить, в этой войне мы защищали себя от тотального физического уничтожения. И это прекрасно поняли, пусть многие уже и достаточно поздно, немногочисленные из жителей города на Волге, пережившие оккупацию. А ведь именно к Волге и стоящему на ее берегах Сталинграду и был устремлен германский план блицкрига — Барбаросса.
Но пусть немцы и зачерпнули воды из нашей исконно русской реки, до которой вместо полутора месяцев, как значилось в их планах, они пробивались долгих полтора года, для многих из незваных пришельцев этот глоток стал последним…
Сегодня пораженческая литература демократов-фальсификаторов нас пытается уверить, что много лучше было бы нам, если бы не воевали с немцами, но отдали свои территории им без сопротивления. У них, мол, германский порядок, а у нас безпросветный бардак, конца которому не видно. Ведь побежденные, что на сегодня никто оспаривать не станет, живут много лучше победителей.
Но слова эти соответствуют действительности лишь потому, что внешних агрессоров мы хоть и победили, но остались в плену у агрессоров внутренних, двумя государственными переворотами, поименованными некими такими «революциями», завоевавших нас в 1917 г. Да, о чем говорит статистика, завоевавшие нас изуверы, устроив в стране геноцид, не позволили России развиваться и крепнуть, но все эти 100 лет, когда русский народ находился под властью захватившей его обманом интернациональной клики безбожников, все продолжал терять людей десятками, а по некоторым данным и сотнями миллионов (к 2000-ному году по расчетам Менделеева наша численность должна была перевалить за миллиард).
Однако же пришедшие к нам с некоей, как нас уверяют, культуртрегерской миссией эти посланцы Запада, которых мы затем выпроваживали восвояси долгих четыре года, вот какие виды имели на наши жизни:
«Еще до начала военных действий германское руководство подготовило документ о том, что лица из числа гражданского населения, подозреваемые в преступлениях против немецких войск, должны расстреливаться без суда, что германские солдаты за преступления против гражданского населения не подлежат судебному преследованию. 23 июля фельдмаршал Кейтель издал приказ, в котором говорилось: “…всякое сопротивление будет караться не путем судебного преследования виновных, а путем создания такой системы террора со стороны вооруженных сил, которая будет достаточна для того, чтобы искоренить у населения всякое намерение сопротивляться. Командиры должны изыскать средства для выполнения этого приказа путем применения драконовских мер”» [2] (с. 152–153).
И вот как осуществлялась эта людоедская политика на практике. Из дневника обер-ефрейтора Иогана Гердера:
« “В одной деревне мы схватили первых попавшихся двенадцать жителей и отвели их на кладбище. Заставили их копать себе просторную и глубокую могилу. Славянам нет и не может быть никакой пощады. Проклятая гуманность нам чужда”.
Это они разминаются перед большим делом. А вот так развлекаются.
Из рассказа младшего воентехника Сергея Дашичева:
“Я видел на окраине одной деревни близ Белостока пять заостренных колов, на них было воткнуто пять трупов женщин. Трупы были голые, с распоротыми животами, отрезанными грудями и отсеченными головами. Головы женщин валялись в луже крови вместе с трупами убитых детей…”
Из дневника ефрейтора Пауля Фогта:
“Этих девчонок мы связали, а потом их слегка поутюжили нашими гусеницами, так что любо было глядеть”…
Фото: какая-то небольшая воинская часть. Офицеры сидят, нижние чины стоят сзади. Перед нами вытащенная из класса доска, на которой написано: “Русские должны умереть, чтобы мы жили”.
Это не сорок второй, не сорок третий год, когда немцы уже озверели от неудачной войны. Это первые недели. Они — победители, торжественно марширующие по захваченной земле. Мы еще ничего им не сделали» [3] (с. 84–86).
Это более чем внятное разъяснение для тех, кто еще питает какие-то иллюзии по поводу отношения к нам столь обожаемого ими Запада.
А вот фрагмент из рассказа о том, как вели себя наступающие немцы все в тот же период — когда мы им еще ничего не сделали — в первые же дни войны:
«Когда сгустились сумерки, на шоссе появилась новая колонна вражеских автомашин. Гитлеровцы двигались беззаботно… Один немецкий танк свернул с дороги и ради потехи протаранил крытую соломой крестьянскую избу, где были люди. Отчаянно завизжала собака. А танк с пятнами крови на броне лихо крутанулся и вернулся в строй. Крестьянская изба горела…» [4] (с. 9).
Из интервью о. Вячеслава Харинова:
«Мой прихожанин Михаил рассказал, как на десятый день войны в Новгороде купался вместе с другими детьми в прудах близ города. Вдруг в небе появился самолет, и немецкий летчик на бреющем полете начал расстреливать ребятишек из пулемета. Они обезумели от ужаса. Один закричал: прыгайте в воду, другой — нет, лучше бежим к кустам! Самолет сделал круг и вернулся. Видно, пулеметные патроны у летчика кончились, потому что он начал добивать детей из револьвера. Этот мой прихожанин, Михаил, видел его лицо и сказал, что не забудет его до самой смерти. Как не забудет вид своего дружка, мальчишки, лежавшего в пыли с простреленной головой. И маленькую девочку, крутившуюся на земле от боли. Она повторяла “мамочка, мамочка” и прижимала руки к окровавленному животу» [3] (с. 87).
Но бытовали в то время у немцев не просто желания убить безнаказанно, причем, все равно кого, но и поживиться за счет безнаказанно убиваемых. Вот что поведал о своем пристрастии к такого вот рода виду «удовольствий» захваченный в плен ефрейтор Карл Мейер:
«При обыске у Мейера была обнаружена металлическая коробка с десятками золотых и платиновых зубов и коронок. Мейер, по его собственному признанию, вырывал золотые зубы у убитых и раненых солдат и командиров» [4] (с. 67).
Этот истинный сын своего людоедского народа, что произошло, думается, лишь из чувства страха перед возможным дознанием в слишком на то время знаменитых подвалах Лубянки, выложил, что:
«…закалывал ножом раненых, у которых он находил золотые или платиновые зубы» (там же).
Но такой способ наживы, что самое страшное, бытовал не только у подобного рода «кустарей» одиночек, явно рисковавших за свое благополучие перед высшими германскими военными чинами, но был просто поставлен этой расой вурдалаков чуть ли ни на промышленную основу. Ведь немцами в их отчетностях приводятся просто ужасающие цифры о централизованных сборах подобных «трофеев» за годы ими ведущейся войны.
Понятно дело, что бывали случаи, когда отдельные индивиды от вскрываемой нами стаи волков, до конца еще не осознав замыслов своего высшего руководства, щадили русское население и о том имеются свидетельства: у кого-то немец отобрал яйца, а офицер за них бабушке денежки возвратил. А где-то немец, стоящий на постое, чтобы ему самому на голову не капало, даже крышу перекрыл. Что ж, бывало, судя по всему, где-то и такое (здесь, думается, сообщается о тех солдатах врага, кто имел некоторую примесь славянской крови). Сегодня каждый такой единичный случай желтой пропагандой возводится в ранг системы. Мало того, включается заигранная пластинка о том, что они к нам, неким-де варварам, несли свет этой некой их западной культуры. Вот лишь малые отблески этого их «света»:
«Германские власти убивают русских лидеров и просто образованных русских людей, угоняют в Германию русскую молодежь, уничтожают русские библиотеки и музеи, взрывают и оскверняют храмы. В секретном приказе немецкого генерала Рейхенау, одобренном Гитлером, заявлялось, что все, что относится к исторической памяти русского народа, должно быть уничтожено… Практически во всех русских городах, оккупированных немцами, были уничтожены или вывезены в Германию все лучшие произведения искусства и книжные сокровища» [2] (с. 182).
Вот какие потери по этой части понесла оккупированная Малороссия (Малая Россия — это малая родина русского человека, где Киев — мать Русских городов):
«Всего в библиотеках Украины погибло и было разграблено германцами свыше 50 млрд. книг» [2] (с. 185).
Но и Белая Русь (Западная Русь) в области книжного своего безценного достояния имела потери не менее катастрофические:
«Белоруссия потеряла в войну 95% своих книжных фондов. Только небольшая часть утраченного вернулась в 1947 году» [2] (с. 186).
Такую «культуру» принесла с собой Германия, на которую всегда и ровнялся западный мир. Вот, в частности, что собирались даровать нам запущенные в нашу страну волки, уже и не маскирующиеся овечьей шкуркой. Вот чему собирался учить население, попавшее в оккупацию, например, Адольф Гитлер:
«По его мнению, образование на захваченных землях должно было быть максимально простым: “Самое лучшее было бы, если бы люди освоили там только язык жестов”… Генрих Гиммлер уточнял: “…должны учить лишь простому счету до пятисот, написанию своего имени и тому, что Господь Бог требует слушаться немцев… Умение читать я считаю излишним. Никаких других школ на Востоке вообще не должно быть” [5] (с. 49).
А вот какими методами шло у них «освоение» попавших им в лапы наших территорий:
«“Добропорядочные германцы” от солдата до генерала вели себя в России как отпетые мародеры. Практически все мало-мальски зажиточные дома и квартиры, оказавшиеся в зоне германской оккупации, были ограблены, а захваченное имущество вывезено в Германию.
По указанию фюрера мародерство было узаконено — немецкие военнослужащие получали право регулярно отправлять награбленное у русских людей имущество в “фатерлянд”: солдаты — почтовыми посылками, офицеры — железнодорожными вагонами. У умирающих от голода и холода русских людей представители “высшей расы” тащили и отправляли в Германию все, что возможно, — от засоленного свиного сала и копченой колбасы до одежды и произведений искусства» [2] (с. 194–195).
Так что зря кто-то из представителей желтой прессы пытается сегодня обелить германских социалистов и в этом плане: Германия, мол, «кормила» население оккупированных ею территорий, за что это население якобы по гроб жизни ей должно быть за это обязанным. И вот чем заканчивалась эта ими нас в чьих-то побасенках «кормежка»:
«В сельской местности мародерские акции германских войск проводились по отработанной схеме. Населенный пункт оцеплялся. Беззащитные жители сгонялись в одно место. Затем специальные команды проходили по домам, забирая “все, что понравилось”. После “акции” деревни нередко сжигались, а жители расстреливались» [2] (с. 196).
В немецких инструкциях и приказах даются достаточно точные указания, как разрушать и грабить дома русских крестьян:
«Для обезпечения полного разрушения должны быть сожжены все дома, в каменные дома следует предварительно наносить соломы. Имеющиеся каменные строения должны быть взорваны, причем необходимо разрушить также подвалы.
Меры по созданию зоны пустыни имеют решающее значение для ведения зимних боевых действий и должны быть поэтому подготовлены и проведены полностью и безпощадно» [2] (с. 196).
«Массовые убийства, насильственный угон гражданского населения, преднамеренное умерщвление голодом военнопленных, сожжение заживо школьников и детей, “учебные” бомбежки и обстрелы гражданских больниц и госпиталей — подобные зверства были повсеместным явлением» [6] (с. 160–161).
Причем, постоянно, в том числе и на местах, в дополнение к общегерманским, издавались инструкции, как следует себя вести в России немецким солдатам. Здесь жестокость не просто не вменялась им в вину, но предписывалась:
«“Большевистский солдат потерял право на то, чтобы с ним обращались как с честным противником, в соответствии с правилами Женевской конвенции… — писал генерал Г. Рейнеке в директиве от 8 сентября 1941 г. — При малейшем намеке на неподчинение… должен быть отдан приказ о безжалостном и энергичном действии… Каждый, кто при проведении этого приказа не прибегнет к своему оружию или сделает это недостаточно энергично, подлежит наказанию… Использование оружия против советских военнослужащих вполне законно” [7] (с. 119–120)» [8] (с. 112).
«Германские войска использовали против русского народа самые подлые и преступные приемы войны. Нередко немецкие офицеры отдавали приказ сгонять со всех окрестностей женщин, детей, стариков и под их прикрытием шли в наступление против Русской армии. Широкое распространение получила система расстрелов заложников из числа гражданских лиц. Гитлер неоднократно заявлял, что в отношении русских допустимы любые самые жестокие карательные меры, позволяющие сократить численность русского населения. Согласно генеральному плану “Ост”, германские захватчики осуществляют систематическое уничтожение Русского народа… В ноябре 1941 года Геринг заявил итальянскому министру иностранных дел: “В этом году в России умрет от голода от 20 до 30 миллионов человек. Может быть, даже хорошо, что так произойдет; ведь некоторые народы надо сокращать” [9] (с. 268)» [2] (с. 179).
«Эти планы не были всего лишь бредовыми и злобными фантазиями извращенных умов и душ таких людей, как Гитлер, Геринг, Гиммлер и Розенберг. В течение многих месяцев и недель, как видно из архивных документов, сотни немецких чиновников трудились за своими письменными столами в ласковом свете весенних дней, складывая цифры и составляя докладные записки, в которых хладнокровно калькулировали убийство миллионов людей. С помощью голода в данном случае. Но за своим письменным столом в штаб-квартире СС сидел также рейхсфюрер Генрих Гиммлер, бывший фермер, разводивший цыплят, который через свое пенсне изучал планы уничтожения миллионов людей более быстрыми и жестокими методами» [6] (с. 44).
Причем, осуществление карательных акций касалось вообще всех немцев, вступивших на территорию России:
«Генерал-фельдмаршал Кейтель позднее расскажет об этом на Нюрнбергском процессе:
“Лейтмотивом речи было то, что… к общепринятым правилам и обычаям, известным нам как солдатам, — соблюдение которых требует международное право — следует подходить с совершенно иными мерками”.
Гитлер, показал на суде Кейтель, отдал затем различные приказы о проведении в России безпрецедентной политики террора “жестокими методами”.
— Вы сами или какие-то другие генералы возражали против этих приказов? — спросил Кейтеля его адвокат.
— Нет, я лично никаких возражений не высказывал, — ответил фельдмаршал. — Так же как и никто из других генералов, — добавил он.
Это же подтверждает и немецкий дипломат Хассель. 16 июня 1941 года он записал в своем дневнике: “Браухич и Гальдер уже согласились с тактическими методами Гитлера (в России). Таким образом, армия должна взять на себя обязанность убивать и жечь, которая до этого момента была зарезервирована за СС”» [6] (с. 46).
И вот как срабатывала «расовая теория» нацизма на территориях оккупированных областей. Монголоидное население этими странными расистами с точностью до наоборот их словесным заявлениям предпочиталось населению белому, как раз и входящему в тот черный список народов, который вторгшейся банде «расистов» столь настоятельно требовалось «сокращать»:
«В Крыму при поддержке оккупационных властей Совет крымских татар принимает решение об уничтожении всех русских, оставшихся на территории полуострова. Под руководством Совета осуществляются массовые убийства русских. Всего было убито до 120 тыс. мирных русских людей, в основном стариков, женщин, детей (Foreign Affairs. 1993. Summer. P. 115). Большое количество немецких пособников отмечалось среди чеченцев; русские в Чечне вырезались целыми семьями; оружие предатели получали из арсеналов германской армии» [2] (с. 182).
Но и на сегодняшний день здесь все повторяется вновь: Чечня уже, при явном попустительстве теперь еще и сегодняшней «демократии», убила всех тех, кто в 90-е годы не до конца понял замыслы хозяина наших марионеток — Ельцина-Горбачева. В Крыму, доставшемся после развала СССР Украине, судя по всему, планировалось что-то подобное.
«Всего в результате массовых расстрелов населения, заложничества, целенаправленной бомбежки жилых кварталов, планомерной организации голода, ограбления продовольственных запасов частных лиц, ликвидации медицинских учреждений и других преступных методов обращения с людьми погибло около 20 млн. гражданского населения СССР» [2] (с. 179).
И вот какими варварскими методами осуществлялась звериная политика Запада, на сегодня столь усердно расхваливаемая представителями желтой прессы:
«Официальной восточной политикой руководителей III Рейха было массовое уничтожение русского населения — как военнопленных, так и мирных жителей.
Показания обер-ефрейтора 2-й роты дивизиона ПТО 9-й танковой дивизии Арно Швагера, взятого в плен 01.09.42 г., свидетельствуют, что эта идеология была усвоена большинством немцев, воевавших на Восточном фронте.
“На допросе после долгого запирательства пленный рассказал, а потом и написал о зверствах немцев в оккупированных… районах следующее:
«Я — немецкий солдат и старший ефрейтор 2-й роты, дивизиона ПТО 9-й танковой дивизии, был ранен 1 сентября во время наступления русских и попал к ним в плен. Хотя я ожидал, что русские солдаты изобьют меня и будут пытать, произошло на самом деле обратное. Уже невдалеке позади русских линий русские солдаты давали мне папиросы и еду. Все это произвело на меня большое впечатление, и я понял, что наша пресса обманывает нас в этом еще и еще раз. Ведь нам рассказывали, что русские всех немецких пленных пытают, а затем расстреливают и что в противоположность этому русским пленным у нас живется хорошо. О том, как “хорошо” им у нас живется, я хочу здесь соответственно правдиво написать…
…я видел уже этим летом в лесу, в двадцати километрах севернее Брянска, привязанного к дереву и горящего красноармейца. Как я узнал у стоящих вокруг солдат, этот русский пленный отказался выполнить грязную прихоть офицера, за что был привязан к дереву цепями, облит бензином и подожжен. Примерно в десяти километрах севернее Брянска мы проезжали мимо горящей кучи тел, из которой еще вырывались крики сжигаемых жертв. Вокруг стояло гражданское население, люди плакали, кричали от ужаса и причитали. На мой вопрос, что здесь происходит, один из охранников нам рассказал, что это сжигают жителей, подозреваемых в том, что они партизаны. Здесь было около 156 мужчин и 50 женщин. Часть из них уже сожгли.
Я спросил солдата: и вы их так просто сжигаете?
— А что же с ними еще делать, с русскими? — ответил солдат. — Не хватит деревьев, чтобы можно было бы их перевешать.
Невозможно рассказать всего, что делали офицеры и солдаты с русскими женщинами и девушками. Когда я 10 сентября 1941 года должен был по приказанию своего командира роты явиться с поручением к коменданту города Дмитриевка, старший лейтенант Зюдерих был пьян и принял меня в постели. У стены стояла привязанная ремнями за руки к крюкам четырнадцатилетняя девушка. Когда я представился, Зюдерих спросил меня:
— Имеешь охоту к этой Зоське? — При этом он кивнул головой в сторону девочки. На мой ответ, что я прибыл по служебным вопросам, он приказал мне:
— Возьми нагайку и всыпь ей как следует. Он заставил меня десять раз ударить нагайкой несчастную девушку по спине и ногам. Ее крики доставляли ему удовольствие, он громко смеялся.
В городе Дмитриевка Курской области 14 октября был издан приказ, что всех русских, которые с наступлением темноты окажутся на улице, должно расстреливать на месте без допроса. Начиная с этого момента стали расстреливать во всех концах города и на всех перекрестках.
Из Дмитриевки наша дивизия перебазировалась в Курск, где она оставалась до ноября. В самом Курске я так же имел возможность много наблюдать. Так, я однажды шел через город, когда с одной стороны появились трое пленных под стражей (двое мужчин и одна женщина), а с другой — немецкий капитан фон Беденен (из 11-й танковой дивизии). Когда истощенные пленные недостаточно быстро уступили ему дорогу, он без единого слова вытащил пистолет и застрелил всех троих, а затем сказал: “Так нужно поступать со всеми русскими свиньями”, — и пошел дальше.
Из Курска мы отправились в Щигры, где дивизия расположилась на зимние квартиры. Наш дивизион ПТО занял оборону в Никольском. Когда я однажды пришел из Никольского в Щигры, я увидел несколько повешенных русских женщин. Солдаты рассказали мне, что кто-то из офицеров обвинил женщин в том, что они подавали сигналы русским летчикам тем, что топили печки, и за это приказал их повесить.
На следующий день мы вынуждены были отступить на несколько километров и получили приказ все оставляемые нами населенные пункты сжигать. Если гражданское население отказывалось оставлять свои дома, то таких жителей запирали и сжигали вместе с домами. Если же они оставляли свои дома, то были обречены замерзнуть. Я вспоминаю маленькую девочку, которая босая пробиралась по глубокому снегу, ее ноги были уже отморожены. Она рассказала нам, что ее мать уже замерзла.
Это точно, что дети гибли от бедствий там, где проходили немцы.
В начале января меня направили с передовой на отдых в Никольское, где я был включен в охрану лагеря военнопленных. Я должен был стоять у ворот и следить за порядком. Часто бывало так, что солдаты рано утром уводили пленных группами по 12–15 человек на работу и пригоняли вечером обратно 5–6 человек. Когда мы спрашивали об остальных, нам отвечали: “замерзли”, “расстреляны” или “безнадежно заболел”. В иной день 80–100 русских пленных оставались лежать где-нибудь присыпанные снегом. Если пленные заболевали в самом лагере, то они умирали где-нибудь в углу. Им не давали даже спокойно умереть — солдаты избивали их прикладами, чтобы убедиться в том, что это не симуляция. За месяц моей службы в лагере погибли 750 человек…
Теперь, когда я пишу эти строки, я припомнил еще, что я видел в августе 1941 года в городе Слотчев (Украина). Вскоре после оккупации нашими войсками города в старой крепости были расстреляны 400 украинцев. Затем было объявлено, что это сделали евреи. Командир батальона эсесовцев (штандартенфюрер) приказал согнать все население города в крепость. Первые двадцать горожан под ударами палок и плеток выкопали себе яму и тут же были расстреляны. Следующие двадцать должны были эту яму засыпать и затем копать яму для себя. Кровь, крики недобитых раненых, крики детей и женщин возбудили дурные инстинкты у эсесовцев, и они принялись издеваться над женщинами, заставляли их раздеваться, били палками и плетками, насиловали, душили, отрезали им груди и вспарывали животы. Так были убиты и замучены в течение нескольких часов 800 человек ни в чем неповинных мужчин, женщин и детей.
…Мне рассказывали, что в районе Землянска повесили десять русских за то, что они пытались бежать из ямы, куда их бросили связанных умирать голодной смертью. Мне рассказывали также товарищи, что в одной деревне между Воронежем и Землянском (в десяти километрах от Землянска) в конце июля были сожжены живьем шестьдесят раненных пленных русских, свыше ста пятидесяти расстреляны. Там же видели русского солдата, который был связан по рукам и ногам и брошен в ров умирать от голода. Это рассказывали мне товарищи, которые были там.
Когда дивизия действовала в районе Воронежа, я сам оставался в Курске при тылах дивизии. Мне рассказывали товарищи, что происходило в Землянске. Жили там все хорошо, жарили кур и гусей, ели много яиц, отбирали у населения также молоко и мед. Ефрейтор Штейгер рассказывал мне также, что он в одной деревне в тридцати километрах западнее Землянска изнасиловал и затем задушил тринадцатилетнюю девочку.
В начале августа 1941 года в городке Волхов мы нашли 20–30 расстрелянных жителей, мужчин и женщин лет 25–30. Кто это сделал, мы не знали, наверное, люди 11-й танковой дивизии.
В феврале 1942 года я был прикомандирован в качестве шофера к штабу дивизии ПТО, 9-й танковой дивизии и имел возможность наблюдать жизнь немецких офицеров в Курске. Все господа офицеры имели хорошие квартиры, обитатели которых должны были их обслуживать. Особенно дочери жителей были привлечены ко всевозможному обслуживанию офицеров. Чаще всего немецкие офицеры имеют собственных русских женщин, которые должны с ними спать, мыть им ноги и спину, стирать белье, также обрезать ногти на ногах. Но это имеет каждый офицер. Не все они, однако, этим удовлетворяются. В конце февраля я однажды вечером шел по Курску в кино. Невдалеке от театра я обогнал молодого лейтенанта пехоты, который шел со своим денщиком. Вдруг денщик бросился влево и заговорил с одной молоденькой русской девушкой. Я полюбопытствовал и спросил: “Что тебе нужно от нее?” — и только теперь я заметил, что в правой руке у него был пистолет, которым он угрожал девушке (она была лет пятнадцати-шестнадцати, не больше).
В другой раз я стоял на посту с 6.00 до 8.00. Напротив места моего дежурства жил высокопоставленный военный чиновник. В 6.15 из его квартиры вдруг послышались крики и ругань. Когда я зашел с ружьем в его помещение, увидел, как офицер хлестал верховой плетью девочку лет тринадцати-четырнадцати, которая полураздетая была привязана к столу. Я понял, что я здесь лишний, и ушел на свое место. Чиновник Бенер был советником интендантства 5-го немецкого армейского корпуса.
…В Курске имеется также дом терпимости, женщины там — русские. Дом терпимости служит только для солдат, в то время как приезжающие офицеры получают женщин на дом из числа местного населения».
20 сентября 1942 года”.
Протокол показаний был завизирован: “Верно. Пом. нач. 1-го Отдела 2-го Управ. ГРУ Генштаба Красной Армии инженер-капитан Комиссаров” (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 91. Л. 176–184)» [10] (с. 156–161).
Вот как эту страшную картину дорисовывает решивший в те времена возвратиться в Россию эмигрант:
«На одном из полустанков мне врезается в память картина, которая, вероятно, всю жизнь не будет забыта.
Поезд еще не успел остановиться, как из села, расположенного в нескольких сотнях метров от дороги, стайками мчатся ребятишки. В ситцевых рубашенках, светлоголовые, все до одного, конечно, босые. Подбегая к поезду, хором начинают кричать специально заученную для немецких солдат фразу:
— Пан гиб брот! Пан гиб брот! (Смесь польско-немецких слов: “Господин, подайте хлеба!”)
У открытых дверей нашей теплушки девочка, ей не больше пяти, за руку держит братишку, этому годика три.
— Пан гиб брот! Пан гиб брот!
Один из голландцев отламывает краюху хлеба, я выгружаю из мешка провиант до последней крошки… Я не могу отказать себе в радости заговорить с ней по-русски.
— Ты с братиком поделись, видишь, какой он у тебя маленький. Сколько же ему лет?
Девочка вскидывает синие, как васильки глазенки, полные изумления и радости.
— Дяинька, вы наш?
У меня першит в горле и щиплет глаза. Кажется, более ласковых слов я не слышал всю свою жизнь…
Детвора разбежалась по длине всего поезда.
— Пан гиб брот! Пан гиб брот!
Вдруг из соседнего вагона выскочил солдат. На длинном ремне он держит здоровенную полицейскую собаку. Та рвется вперед, поднимаясь на задние лапы. Детишки с криком бросаются в поле. Из всех окон поезда — веселый смех… Чтобы кто-нибудь из немецких солдат бросил русским детям хотя бы крошку, я не видел» [10] (с. 162–163).
То есть вот с чем этими монголоидами, кем на самом деле являются так называемые «истинные арийцы», и велась в ту пору война: с нашими василькового цвета глазами, столь не нравящимися вторгшимся на Русь этим непрошеным кровожадным пришельцам людоедам.
Библиография
1. Воробьевский Ю. Падут знамена ада. М., 2000.
2. Платонов О.А. Заговор против России. Бич Божий: эпоха Сталина. «Алгоритм». М., 2005.
3. Прудникова Е. А. Ленин — Сталин. Технология невозможного. ЗАО «ОЛМА Медиа Групп». М., 2009.
4. Жилин В. А. Герои-танкисты 41-го… Издательство «Красная звезда». М., 2000.
5. Кормилицын С.В. Третий рейх. Гитлер-югенд. Издательский Дом «Нева». СПб., 2004.
6. Гарт Б.Л., Ширер У.Л., Кларк А., Карел П., Крейг У., Орджилл Д., Стеттиниус Э., Джюкс Д., Питт Б. От «Барбароссы» до «Терминала». Взгляд с Запада. Политическая литература. М., 1988.
7. Дугас И.А., Черон Ф.Я. Вычеркнутые из памяти. Советские военнопленные между Гитлером и Сталиным. Париж, 1994.
8. Протоиерей Георгий Митрофанов. Трагедия России. Запретные темы истории XX века. МОБИ ДИК. СПб., 2009.
9. Германская экспансия в Центральной и Восточной Европе. М., 1965.
10. Ставров Н. Вторая мировая. Великая Отечественная. Том II. «Август-Принт». М., 2006.
Свежие комментарии